Рассказ Веры Гаврилко.
Лену пасли долго и задержали красиво, как в кино. Взяли вместе с бегунком. Менты сами прифигели от такого улова: шесть свертков с героином общей массой 66 грамм. Законченный сбыт в особо крупном размере. Срок от восьми до двадцати.
- Красивая, блять, - сказал один из оперов, разглядывая Лену в тесноте уазика.- Сука конченая, - сплюнул его напарник, - сколько человек эта петрыкинская чувиха на тот свет отправила, знаешь?
Лена могла б отвести взгляд, потупится. Но она свирепо дунула на челку и вскинула точеный подбородок. И тут же получила пятерней по роже. Женщин, да еще таких красивых, в уазике не бьют. Однако операм нужно было выпустить пар после нервотрепки, продолжавшейся почти двое суток. Дофига крови попортила им петрыкинская чувиха.
Операцию можно было считать законченной. Наркоторговцы задержаны с поличным, документы оформлены, как положено, палка срублена - полицейским хватит. Все дико устали, ночь на дворе. В прокуренном кабинете полковник Диденко долго смотрел на Лену, зыркавшую из-под своей челки, и тер воспаленные от недосыпа глаза. «Ладно, спать откладывается. Есть идея» - сказал он.
Ровно за три дня до задержания Лене исполнилось 19 лет. Она не была наркоманкой, даже ни разу не употребила из любопытства. Работала на птицефабрике в пригородном поселке Энтузиастов и ждала из тюрьмы мужа Колю Петрыкина. Коля сидел уже четыре года и сидеть ему оставалось еще четырнадцать. Срок Коля получил за групповые убийства и угоны тачек. Он слал Лене на волю смс-ки, которые Лена круглым девичьим почерком тщательно переписывала в розовый блокнотик и носила в сумочке. На блокнотике была помещена Анжелина Джоли в вечернем платье и с замысловатой прической. Анжелина таинственно улыбалась и пальчиком манила кого-то за пределами кадра. Наверное, Бреда Питта.
Лена родилась в деревне Пружилино, где все взрослое население, начиная с 18-ти лет, благополучно спилось. Осталось где-то с полсотни дворов, малокомплектная школа и сельпо, где продавались бочковая ржавая селедка, хлеб домашней выпечки, вилы-грабли и пользовавшаяся большой популярностью дешевая водка под названием «Добра Матушка» - менеджерский креатив местного ликероводочного завода. Как вы понимаете, делать в Пружилино было совершенно нечего, если только не продолжать коллективную питейную традицию. Поэтому сразу после окончания школы Лена уехала в город, где поступила на работу на птицефабрику в поселке Энтузиастов. Там без слов сразу давали общагу.
Бригадиром смены работала мать Коли Петрыкина, большая горластая женщина с титьками, похожими на таран. Коля был у нее единственный сын, сволочь. Приняв однажды в обеденный перерыв стопочку в фабричной раздевалке, Колина мать расплакалась, потом утерлась и выдала ставшую уже традиционной тираду про «неужто-внучаток-мне-не приведется-понянчить-как-всем-людЯм». Работницы при этом жалостливо подперлись кулаками и пригорюнись. Колину мать боялись. Выпили по второй, потом по третьей. Новенькая Лена вежливо сидела в уголочке, ничего не ела и не пила, и слушала с широко распахнутыми глазами. Соседка Клава незаметно подтолкнула Колину мать в толстый бок.
Лену познакомили с Колей заочно. Коля писал ей такие письма, что Лене казалось, мир взорвется на хрен от такой любви. Пару раз через корешей Коля передавал подарки на День рождения и 8 Марта. Ну там, косметический набор, открытка красивая, все дела. Лену никто никогда так не любил. И подарков не дарил. Только один раз, когда Лене исполнилось десять лет, отчим принес ей книжку про собаку Хатико. Лена зачитала книжку до дыр. Книжка была про то, как японец, хозяин Хатико умер, и верный пес в течение десяти лет каждый день приходил на железнодорожную станцию его встречать. Так и умер на своем посту. Потом на вокзале в Токио ему поставили памятник.
На Лену книжка произвела большое впечатление. У нее в голове не укладывалось, как это – целых десять лет ждать. Ведь это подумать страшно, как долго! Она даже породу собаки запомнила – акита-ину. Звучит, как нездешняя музыка. Акита-ину, обалдеть. В книге была фотка - старая, черно-белая: Хатико сидит на привокзальной площади. Даже на старой фотке было видно, какая это красивая преданная собака.
«Когда Колюшку посадили, я по первости как волчица выла, - рассказывала Лене на кухне Колина мать. – Ведь это подумать страшно, какой срок! Ну, ничего, и в тюрьме люди-то живут. Дай бог, выпустят пораньше за хорошее поведение, свадьбу вам сыграем. Заживете как люди. А какой парень у меня красавец. Ну ты же видела на фотках-то?».
Лена кивала головой. Видела. Коля красивый, это точно. Вылитый Бред Питт, только более накачанный. Кличка у Коли была - Бизон. Свадьбу не стали откладывать в долгий ящик. Первый розовый блокнотик был исписан вчистую, Лене справили восемнадцатилетние, и она сразу вышла за Колю замуж. В доме свекрови молодой отвели комнатку с видом на пруд, в котором плавали утки.
И началась Ленина замужняя жизнь. Ездила к Коле на свиданки, возила передачки, выполняла поручения. Когда он уговорил ее торговать героином - все деньги отсылала ему, не оставляя себе ни копейки. Только однажды, смущаясь, попросила тысячу долларов.
- Зачем тебе? – спросил Коля.
- На собаку…
- Че, блин, за собака такая? Брильянтовая? – не понял Коля.
- Акита-ину. Порода такая. Очень верная. Она хозяина десять лет ждала, - прошептала Лена, мертвея в ожидании отказа.
Коля хотел что-то сказать, но посмотрел на юную жену и согласился. Пусть покупает себе собаку. Мужчина должен быть великодушным к женским капризам. С Леной ему все-таки повезло. Такая баба классная. Где такую еще найдет? Она собиралась родить ему детей и верно ждать.
Передав очередной сверток бегунку по кличке Андрюша Гомункул, Лена получила деньги и спрятала их в лифчик. Утром в воскресенье поехала на Птичий рынок, на пятачок, где в картонных коробках возились, попискивая, разнокалиберные щенки.
- Акита-ину? – переспросил животастый жизнерадостный дядька. – Да что ты, милая! Даже не ищи. Такой породы во всем городе нет.
- Как нет? – скисла Лена.
- Редкая потому что, - поясни дядька. – В Москве, может, и есть. А у нас нет. А че тебе? Возьми, вон, чау-чау. Чем-то похож, между прочим. Тоже рыжий и хвост наружу. Бери-бери, не пожалеешь.
- А он верный? – упавшим голосом спросила Лена.
- Еще какой, - подтвердил дядька и подмигнул Лене, - Муж загуляет по бабам, а пес никогда.
- У меня муж в тюрьме сидит, - буркнула Лена, - Давай щенка-то. Че лыбишься?
Щенок был похож на подарочного плюшевого медвежонка. Только язык черный. Лена назвала его Чувак. Временно. Пока искала ему настоящее имя, достойное преданного красивого пса, щенок стал откликаться на Чувака и ни в какую не захотел переучиваться.
Через полгода Чувак вымахал в невиданной стати кобеля. Гривастый, словно лев, огненно-рыжий, он степенно провожал Лену на утреннюю смену, а затем встречал у проходной, едва заметно виляя хвостом. Вообще, чувствовалась в нем царская кровь, он никогда не лаял без толку, как поселковые псы, не суетился и вообще не делал лишних движений. Его не надо было ничему учить, такое чувство, что он и так знал, что делать. Однажды так рыкнул на шпану-малолеток, что те потом обходили Лену с ее рыжим телохранителем за два квартала.
- Ну и пса ты себе купила, - поддевал Лену бегунок Андрюша Гомункул. Андрюша закончил два курса университета, и считался местным эрудитом. – Это же самая тупая собака на свете – чау-чау. Китайцы их вывели, чтобы жрать. Они генетически больше не на что не способны. Ты только посмотри на него, у него же интеллекта – ноль. Сельскохозяйственное животное, хули.
- Сам ты животное, - беззлобно говорила Лена. – У тебя даже уши как у летучей мыши.
В выморочном поселке Энтузиастов Лена с ее собакой смотрелась вызывающе. В советские годы поселок жил как все поселки - в ритме запоев отцов, а когда подросли дети – продвинуто сел на иглу. Здесь тоже была своя иерархия: внизу копошились алкаши, рангом выше бодяжили свою отраву «винтовые», а венчала социальную пирамиду местная элита – героинщики, они же – «системные». Кайф требовал много денег. Чтобы ширяться без проблем, нужно быть в системе: делать, что прикажут.
Днем поселок был сонный и безлюдный, так как большинство его жителей уходило работать на птицефабрику, где производили кошерное куриное мясо. Фабрика славилась тем, что ее продукция идет на экспорт в 15 стран мира. Была у поселковых и другая гордость – Вечный огонь. Он горел круглый год, - и днем, и ночью. По вечерам вокруг него на корточках тесно сидели наркоманы, как куры на насесте. Грелись, ждали прихода. Потом шли на дискотеку в ночной клуб «Плазма», в просторечии называемый – «Клизма».
Лена в «Клизму» не ходила. Она гуляла с Чуваком. «Это хорошо, что собаку взяла. Меньше на блядки будет тянуть», - думал Коля, получая от Лены очередную эсэмеску с отчетом за прожитый день.
Когда Лену взяли, Чувак песьим чутьем понял, что с ней случилась беда. И если бы умел выть, завыл бы от безысходности этой большой беды.
А Лена сидела в прокуренном кабинете и слушала, что ей говорит полковник Диденко – ас по вербовке вонючих нарколыг.
- Слушай сюда, девочка моя, и слушай очень внимательно, - пел полковник, - ибо жизнь твоя молодая от этого сейчас зависит. Схему вашей торговли мы давно вычислили. Гомункул, бегунок, звонит своему другу Олеже, в колонию строгого режима, где Олежа срок мотает и говорит, сколько ему надо героина. А Коля Петрыкин, который сидит с Олежей, звонит своей жене Лене и говорит ей, куда подъехать за героином. А берет Лена героин всегда у одного и того же барыги по кличке Микроб, не так ли?
Лена молчала. Так.- Так-так, - все нежнее улыбался Диденко. – И встречаетесь вы с этим самым Микробом в целях конспирации в разных местах, но чаще у входа в ЦУМ. Ты подтверждаешь, что героин у тебя, и Коля дает указания, кому и где его передать. И если все проходит благополучно, говорит, куда и кому передать деньги. Муженек твой хитрый, падла, но мы еще хитрей. Вы с Гомункулом нас, если честно, как посредники не интересуете. Понимаешь?
Лена понимала. Им нужен Микроб. Потому что только одна Лена брала у него в месяц порядка трех килограмм.
- Девочка, мы решили подарить тебе шанс – одной из тысячи, - голос полковника понизился до интимного шепота. – Тебе нужно сделать всего-то малость. Позвонить мужу и сказать, что есть покупатель на хороший вес. И выдернуть барыгу на стрелку. И все. Если получится, - пойдешь по делу посредником. Обещаю, что сделаю все, чтобы ты осталась на свободе.
Лена попросила время подумать. Думала ровно минуту, а потом сказала, что не хочет врать Коле и использовать его в темную.
- Давайте, я просто позвоню ему и скажу все, как есть, - сказала она. – Коля поможет. Он не бросит.
И заплакала. Потом набрала Колин номер и заплакала сильнее, так, что не могла говорить. У нее выхватили трубку и закричали в нее: «Слышишь ты, барбос, твоя жена попала на сбыте героина, у нее статья только начинается от восьми лет. Ты можешь ее спасти - отдай барыгу, у которого она забирала героин, и если ты все сделаешь правильно, мы сделаем все возможное, чтобы она осталась на свободе. Ты понял, псина?».
Коля от страха повел себя дерзко: «Ну, сдам я вам барыгу, - завопил он, - а вы Ленку все равно посадите. Какие у меня гарантии? Я требую гарантий!».
- Ты что, сука, идиот? – говорят ему, - Не врубаешься в ситуацию? Не в твоем положении, собака ты вонючая, торговаться за гарантии.
Коля попросил: «Дайте ей трубку». Дали трубку Лене. Лена смогла сказать только: «Коля, спасай меня! Я не хочу в тюрьму». И снова заплакала. Коля успокаивал жену солидно, по-мужски: «Любимая, не верь им. Любимая, поверь, я сделаю все возможное...».
Полковник Диденко не выдержал, забрал трубку, чтобы самолично поинтересоваться у Коли, что он намерен делать?
- Давайте, я вам другого барыгу сдам? – дрогнул Коля.
- Ты, сука, конченый дебил… - вздохнул полковник.
- Дайте еще полчаса, - взмолился Коля. До него наконец-то дошел весь трагизм происходящего.
Эти полчаса Коля ходил по камере и терзался страшными муками. Ленку жалко. Такая баба классная. Молодая, красивая, верная, ждать готова. Коля любил Лену. Любил и в смс-ках не врал, когда писал: «Девочка моя любимая». Он никому так не писал, только Ленке. Ну что ему этот барыга вонючий? Хотя, конечно, это как посмотреть? Во-первых, непонятно, что кенты скажут? С этих денег героиновых и он сам, и Олежа, и Фарш с Дюшей хорошо в лагере живут. Так хорошо, как на воле не жили. Не поймут пацаны... Не поймут… Да и, потом, баб до фига, а барыгу хорошего хрен найдешь. Да и потом, еще не факт, что Ленку отпустят. Вот так отдашь им барыгу, а менты, козлы, они еще и бабу закроют… Все потеряешь!
Коля стал тянуть время. Перезванивал Лене. Что-то врал. Потом просил подождать. Потом опять что-то врал. Когда его приперли к стенке, пообещал дать окончательный ответ завтра.
Никто из отдела в ту ночь не пошел домой. Ждали до утра. Петренко прикорнул в соседнем кабинете, за столом, положив лоб на жилистые руки. Лена не спала, понурившись, крутила на пальце обручальное колечко. Верила: Коля не бросит, Коля сделает все возможное. Чувак тоже не спал. Ходил по двору, пил воду из миски, вздыхал, потом сделал подкоп под забором и деловито порысил на фабрику. Уселся на свое место у проходной и стал ждать Лену. Окрестные шавки смотрели на него с уважением и страхом.
Утром полковник Диденко набрал Колю. Коля отключил телефон.
Через час Лену увел конвой. Больше ее в поселке Энтузиастов не видели.
Наверное, он мог бы приходить к проходной и десять лет, и пятнадцать. Но поселок Энтузиастов – это вам не Токио, бля. Местные бомжи Штырь и Сковородка накинули однажды на Чувака рыболовную сеть, украденную из пруда прямо вместе с чьим-то уловом. Лютую смерть Чувак принял с достоинством, как самурай.
- Ну, бомжары, колитесь, как он на вкус-то? - выпытывали нарики, благодушные после дозы.
- Свинина, в натуре, свинина, - восторженно сипел Штырь, - ажно в середке сладит.
Сковородка же голос давно пропил, посему его мнение так и осталось не известным широкой общественности. Вера ГАВРИЛКО.
Иллюстрация Валерия Крестникова.
Комментариев нет:
Отправить комментарий